Книга вслух: Один день Ивана Денисовича

«Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути достаточно описать один всего день в подробностях… и день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а – рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал». «Писал я его недолго совсем, всего дней 40, меньше полутора месяцев. Это всегда получается так, если пишешь из густой жизни, быт которой ты чрезмерно знаешь и… только отбиваешься от лишнего материала, только-только чтоб лишнее не лезло, а вот вместить самое необходимое».

Написал — и спрятал. А рискнул предложить в печать — лишь спустя два с лишним года, после атаки Хрущева на «культ личности» Сталина. В ноябре 1961 московские друзья отнесли рукопись (печать с двух сторон, без полей и пробелов между строчками, название — «Щ-854», и без имени автора) в «Новый мир». Редактор отдела прозы Анна Самойловна Берзер сразу поняла цену удивительной новинки и передала её главному ре-дак-тору журнала Александру Трифоновичу Твардовскому со словами: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь». («В шести словах нельзя было попасть точнее в сердце Твардовского», — позже оценил Солженицын.)

По рассказу Твардовского, он «вечером лёг в кровать и взял рукопись. Однако после двух- трёх страниц решил, что лёжа не почитаешь. Встал, оделся. Домашние его уже спали, а он всю ночь, переме-жая с чаем на кухне, читал рассказ — первый раз, потом и второй. Так прошла ночь, пошли часы по-крестьянскому утренние, уже Твардовский и не ложился. Он звонил и велел узнавать у Берзер: кто же автор и где он. Особенно понравилось ему, что это — не мистификация какого-нибудь известного пера, что автор — и не литератор, и не москвич».

С той ночи задался Твардовский недостижимой, казалось, целью — опубликовать рукопись в своём журнале. «Печатать! Печатать! Никакой цели другой нет. Всё преодолеть, до самых верхов добраться, до Никиты… Доказать, убедить, к стенке припереть. Говорят, убили русскую литературу. Чёрта с два! Вот она, в этой папке с завязочками. А он? Кто он? Никто ещё не видал». Начал Твардовский собирать для передачи на властный Олимп рецен-зии самых авторитетных писателей. К.И. Чуковский назвал свой отзыв «Литературное чудо»: «Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, "злоупорный", выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый… Весь рассказ написан его языком, полным юмора, колоритным и метким… это живая органическая речь, свободная как дыхание.… С этим рассказом в литературу вошёл очень сильный, ориги-нальный и зрелый писатель…»

На первом же обсуждении рукописи в редакции журнала, вспоминал Солженицын, «предложили мне для весу назвать рассказ повестью, — ну, ин пусть будет повесть. Ещё, не допуская возражений, сказал Твардовский, что с названием «Щ 854» повесть никогда не сможет быть напечатана… Переброской предположений через стол… сочинили совместно: «Один день Ивана Денисовича». Предупредил меня Твардовский, что напечатания твёрдо не обещает (Господи, да я рад был, что в ЧКГБ не передали!), и срока не укажет, но не пожалеет усилий».

Тем временем рассказ упорхнул из сейфа «Нового мира» и закружил своими маршрутами. Прочитав рукопись, Анна Ахматова отчеканила: «Эту повесть обязан прочитать и выучить наизусть – каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза».

Венчая десять месяцев усилий, манёвров, отчаяний и надежд Твардовского, через одиннадцать месяцев ото дня как «пещерная машинопись» попала в жур- нал, 12 октября 1962 Президиум ЦК КПСС под давлением Хрущёва принял решение о публикации «Одного дня Ивана Денисовича». Ещё через месяц, в ноябрьской книжке «Нового мира» рассказ был напечатан, тиражом под 100 тысяч. Это было чудо. Для того чтобы такое случилось, «нужно было стечение невероятных обстоятельств и исключительных личностей, — говорил спустя 20 лет Солженицын. — Если бы не было Твардовского как главного редактора журнала — нет, повесть эта не была бы напечатана. И если бы не было Хрущёва в тот момент — тоже не была бы напечатана. Больше: если бы Хрущёв именно в этот момент не атаковал Сталина — тоже бы не была напечатана. Напечатание моей повести в Советском Союзе, в 62-м году — подобно явлению против физических законов, как если б, например, предметы стали сами подниматься от земли кверху или холодные камни стали бы сами нагреваться, накаляться до огня».

В том же ноябре Варлам Шаламов писал Солженицыну: «Я две ночи не спал — читал повесть, перечитывал, вспоминал… Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что “Новый мир” с самого начала своего существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал».

Хрущёвская «оттепель», однако, скоро кончилась, и уже во второй по-ловине 60-х «Один день Ивана Денисовича» изымался из библиотек, а директивный запрет на все произведения Солженицына, напечатанные в СССР, был введен 28 января 1974 распоряжением Главного управления по охране государственных тайн в печати. К тому времени рассказ был переведен и издан на десятках европейских и азиатских языков.

На родине рассказ снова издаётся с 1990.

Слушайте также:

Красное колесо. Узел первый. Август четырнадцатого

Раковый корпус

Дороженька: стихи тюремно-лагерных лет

Матренин двор. Крохотки

Красное колесо

Случай на станции Кочетовка. Правая кисть. Захар-Калита

Эго. Абрикосовое варенье. Все равно. Адлиг Швенкиттен

Архипелаг ГУЛАГ

Продюсер издания: Владимир Воробьёв

Ремастеринговое издание. Запись восстановлена Издательским Домом "СОЮЗ" в 2009-2010 гг.